21.12.2023

Дело выбора и любви

О творчестве писателя Юрия Лощица, автора книг серии «Жизнь замечательных людей».

21 декабря лауреату Патриаршей литературной премии Юрию Лощицу исполняется 85 лет.

Как-то в разговоре о книгах, посвящённых выдающимся людям, Пушкин сформулировал главный принцип создания биографии: надо всегда «быть заодно с гением». И добавил, что нельзя потакать толпе, которая «радуется унижению высокого, слабостям могущего»: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!» Писатель-биограф вместе со своим героем поднимается на вершины человеческого духа и именно там прокладывает собственный творческий путь.
Для современного русского писателя Юрия Лощица, по его собственным словам, «писание биографии – дело выбора и любви». А «если любовь, с которой всё началось, отозвалась и в читателе, если образ неповторимой человеческой судьбы, предложенный биографом, оказался самодостаточным», – тогда свою задачу автор может считать выполненной.
В 1972 году в популярной серии «Жизнь замечательных людей» вышла в свет очередная книга. О её герое мало кто слышал, поэтому название чаще всего вызывало недоумение, а то и ухмылку. Сковорода? Неужели, фамилия такая? Впрочем, со времён Павла Ивановича Чичикова изумляться необычности фамилий и прозвищ обитателей пространного российского государства стало как-то не принято. Но в чём же замечательность этой… этого Сковороды?
И тут вместо привычного начала биографического рассказа: родился и т. д. – вдруг словно распахивалось окно в необъятный мир, который явно не забыл о тайне творения. В нём всё ещё только укладывалось, формировалось, как будто примериваясь к чему-то новому, не случившемуся. Постепенно становилось ясно, что и человеку не следует забывать об этой тайне, ведь только в гармонии с ней, причастности её глубине и всеобщности он может что-то создавать: пахать землю, выращивать плоды, воспитывать детей, писать книги. Причём создавать в сотворчестве со всеми соединенными силами вселенной – лишь тогда можно быть уверенным в результате понесённых трудов. Местоположение этого мира — беспредельных степных пространств — отнесено в сторону от центров цивилизации, всех и всяческих столиц – на окраину, Украину.
Здесь «землепашец издавна устраивал себе жилье в местах сокровенных, закрытых от ветров, от чужого глаза. Несведущий человек может долго идти или ехать степью в полной уверенности, что она безлюдна. Село объявляется неожиданно и гораздо ниже той черты, где предполагаешь его увидеть. Белые хатки лепятся у подошв чернозёмных кряжей, вдоль сухих земляных русл – балок. Почва тут будто из вдохов и выдохов, и где выдох, там долина, село, окружённое высоким вздыбленным горизонтом. Эти линии подъёмов и скатов так напряжены, так рельефны, что иногда кажется: здесь сама земля думает – дугами и лбами застывших над долиною холмов; и непонятно лишь, о чем её медлительная дума: о былом? о небывалом?»
На этой земле, в селе Чернухи, в 1722 году и родился будущий философ, поэт и педагог Григорий Саввич Сковорода, который, похоже, воплотил, хотя бы отчасти, в своей судьбе и творчестве скрытую в недрах мироздания мысль о предназначении человека, об истинности счастья, о вечном и мимолётном в жизни. Его биографию как будто можно легко разделить на вполне традиционные для XVIII века этапы: годы учения, затем странствий и т. д. (их описал, например, Гёте в классическом романе о Вильгельме Мейстере). Но содержание каждого из этапов и итог, который подвёл своей жизни сам мыслитель: «Мир ловил меня, но не поймал» (надпись на могильной плите) – как раз и поражает необычайной последовательностью и цельностью.
Пафос его биографии, с замечательной точностью переданный в книге, состоял в том, чтобы человек неустанно, с самых юных лет искал смысл жизни и, обретя его, следовал ему всегда и во всем. Так было и тогда, когда Сковорода одолевал бездны премудрости в Киево-Могилянской академии и когда, покинув Киев, «обретался в певчих» придворной капеллы императрицы Елизаветы Петровны. Но и тут, казалось, уже вступив на путь жизненного успеха, оседлав колесо Фортуны, он предпочёл «случаю» возвращение в родные пенаты, продолжение учёбы. Однако неугомонный «спудей», «академик» и на этом не успокоился. «Круг наук, преподаваемых в Киеве, – писал его первый биограф и ученик Михаил Коваленский, – показался ему недостаточным. Он возжелал видеть чужие краи». Сковорода отправляется в трёхлетние заграничные путешествия, но и они его не удовлетворили. «Не ищи щастья за морем, – впоследствии заметил он, – не проси его у человека, не странствуй по планетам, не волочись по дворцам, не ползай по шаре земном, не броди по Иерусалимам… Воздух и солнце всегда с тобой…»
После периода преподавательской деятельности (он читал пиитику в Переяславской семинарии, синтаксис и греческий язык в Харьковском коллегиуме, выступал в качестве домашнего учителя у малороссийских помещиков) Сковорода отправился в странствие – на всю оставшуюся жизнь. Философ стал «пешеходцем», как любил называться его земляк и старший современник, проведший четверть века в паломничествах по святым местам В. Г. Григорович-Барский. Но в отличие от Барского Сковорода теперь уже никогда не покидал пределы отечества. Он отказывается от высокого социального статуса, не делает даже попыток обзавестись родным углом, связать себя семейными узами. Монастыри и жилища друзей и учеников давали ему краткосрочный приют, всё остальное время он проводил в дороге. Именно в этот период полной свободы от любых ограничений, налагаемых обществом и его представлениями о «нормальной» жизни, настоящий «бомж», говоря современным языком, а на языке той эпохи «старчик» превращается на Украине в фигуру легендарную, почти мифологическую. А кем иным мог стать этот странствующий мудрец, перечитывающий время от времени в подлиннике Гомера и Горация, чуткий собеседник и наставник, бессребреник и правдолюбец, автор философской лирики и поэтических философских трактатов, одни названия которых («Разговор пяти путников о истинном щастии в жизни», «Алфавит, или букварь мира», «Потоп Змиин» и др.) поражают универсальностью и всеохватностью.
У него слово не расходится с делом и, начиная с простецкой фамилии и заканчивая аристократической «византийской» внешностью, он словно вбирает в себя лучшие национальные черты, соединяя древнюю, наследующую античным традициям историю с изменчивой современностью. В своих странствиях Сковорода накрепко сливается с богомольцами, каликами перехожими, бродягами, всем этим кочующим по земным просторам народом, а тот отвечает ему пониманием и признанием, ощущая мыслителя своим органическим продолжением, выразителем стремления к вечной правде. За ним признается право хранить и проповедовать «истину безначальну», как он её понимает, ведь в ней не могла не отразиться часть того идеала, который лежит в основе народной жизни. Его стихи становятся песнями кобзарей, а «сердечная философия» откликнется в будущих поколениях русских писателей: у Лескова, Достоевского, в «Круге чтения» Л. Толстого.
Пожалуй, ничего подобного в биографическом жанре до той поры не было, по крайней мере, в рамках серии «ЖЗЛ». Книга удивляла неожиданностью подхода к отдельной человеческой судьбе, сосредоточенностью на вопросе формирования духовной личности. У Лощица время и пространство из отвлечённых понятий превращались почти в реальных действующих лиц, полноправных участников биографических событий. «…Есть у неба край, – пишет автор книги «Сковорода», – особенно вечером это видно. Вот уходит солнце за гору, медлит, вздрагивает, ушло. И тогда, подсвеченный сбоку, он делается каждому виден – стеклянный, тёплый купол, покоящийся над обитаемой долиной…» Но этого купола вполне можно достигнуть: «Наберись только смелости, вскарабкайся на гору, мимо дворов с чужими псами, мимо колючих кустов шипицы, и почти сразу окажешься возле него – возле края неба. И дотронешься до тёплого ещё, тонкого и прозрачного стекла, за которым уж невероятно что…». И пусть за «невероятным» опять откроются «поля, леса, новые подъёмы и спады земли». Всё равно край неба «непременно есть… только на самом деле гораздо дальше»: путь познания тайны творения бесконечен. Писатель рассказал о своём герое на одном дыхании, каким-то крылатым, живым языком. Он сумел воссоздать образ философа с редкой художественной убедительностью и построил на основании достоверно известных фактов поэтическое повествование о человеке, который, убежав от мира, навсегда в нём остался. Читатель закрывал книгу со странным чувством: время не всевластно, никто не исчезает в нём безвозвратно, в любом встреченном на жизненных пространствах одиноком путнике может таиться новый Сковорода, до поры до времени безвестный, но не становящийся из-за этого менее значительным.
Юрий Михайлович Лощиц тоже родился на Украине. Поэтому так понятен его выбор героя для первой книги. Ведь он рос под тем же горячим южным солнцем, не раз брёл по щиколотку в пыли бесконечным степным шляхом под бездонным украинским небом и даже как-то однажды разминулся по дороге с загадочным незнакомцем, о чём рассказал в автобиографической повести «Послевоенное кино» (2000): «Сам не знаю, почему он так запомнился мне. Мне почему-то долго казалось с тех пор, что этот странный человек вот так идёт много-много лет подряд и совершенно не останавливается… Я не успел разглядеть его глаз, только заметил, что лицо у него очень худое, и всё тело очень худое, а на спине не видно тёмных сырых пятен. Значит, он в дороге не пьёт воду…». Деталь об отсутствии сырых пятен на одежде дорогого стоит – за ней многие вёрсты пройденных самим писателем дорог. Может быть, и в самом деле автор биографии Г. С. Сковороды встретился в детстве в степи с героем своей будущей первой книги, но тогда не узнал его?

Виктор Гуминский