Издательский Совет Русской Православной Церкви: Лоция по океану русской литературы

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Лоция по океану русской литературы 17.06.2019

Лоция по океану русской литературы

Дорога к небу. Проза и поэзия лауреатов и номинантов Патриаршей литературной премии. 2019 год / В.Бондаренко, Д. Володихин, В. Дворцов и др. М.: Лепта-книга, Вече, 2019. 496 с.

Как известно, литературные премии играют роль сигнальных огней в море современной литературы, где плавают сотни тысяч писательских кораблей, кораблецов, суденышек, лодочек и плотов. Объять необъятное обилие имен писателей и их творений не по силам ни одному любителю чтения.Патриаршая литературная премия берет на себя задачу путеводителя в хождении по морским водам для читателя, взыскующего душевного и умного разговора с писателем: разговора не о суетном, скоромимоходящем, потребительски-жвачном, не о том, что давит лишь на эмоции и дергает за приводы простейших рефлексов, но о том, что касается сокровенного в человеке, находит отклик в сердце, пробуждает мысль.

Патриаршая литературная премия высвечивает имена, мимо которых мы, читатели, может быть, сто раз проходили, не замечая, – и делает их для нас открытием. А книги и произведения, подписанные этими именами, становятся еще одним – не лишним, нет – свидетельством о свете духовного инобытия в мире и в человеке, о душе-христианке и Божьем попечении о ней. И сама Патриаршая премия становится призывом, озвученным Святейшим Патриархом Кириллом на церемонии ее вручения: употреблять дарованные таланты «ради свидетельства о Том, Кто есть Истинный Путь и Жизнь».

Одно из произведений, помещенных в «премиальном» сборнике 2019 года, так и называется – «Свидетель о Свете». Главный герой его – отец Иоанн (Крестьянкин), точнее будущий отец Иоанн, потому что повесть эта – начальная часть большого романного замысла о великом старце. Автор, Вячеслав Бондаренко, так сроднился со своим героем и персонажем, так врос в него душой, что не хочет с ним расставаться после написания большой биографической книги о Батюшке (вышла в серии «ЖЗЛ»). Да и избыточного материала, не вошедшего в ту биографию, по признанию автора, осталось так много, что для романа не нужно ничего и сочинять-допридумывать. Документально-художественное повествование об отце Иоанне будто само выстраивает себя, задает ритм и структуру. Эти разновременные главы, помеченные датами, отдельные эпизоды из жизни Ивана Крестьянкина, пришедшиеся на самые страшные, переломные годы нашего XX века, будто вспышки прожекторов, выхватывают самое главное, самое смысловое: встречи, знакомства, разговоры с людьми, ставшими для юного подвижника направляющими рельсами.

Пьеса историка и писателя Дмитрия Володихина, написанная ритмизованным слогом, вычерчивает, будто прорись на будущей иконе, фигуру иного святого подвижника – митрополита Московского Филиппа. И время будто другое, и жизнь у людей иная, а на русской земле точно так же буйствуют кромешники, по народу гуляет гроза и «ярость нрава», идущая от власти, от правителя – царя Ивана Грозного. Пьеса сталкивает лицом к лицу два христианских полюса, два образа хождения «пред Богом»: смиренного Филиппа, бесстрастно обличающего царский гнев и царскую неправду – и тонущего в своих страстях Ивана, которого эти страсти делают слабым, зависимым от мелких бесов, «злых босяков», вроде Малюты, что вьются вокруг трона. Филипп прям, тверд, послушен Богу до смерти и рад своему уничиженью – Иван растерян, клонится к нашептываньям у левого плеча, не отличает ложь от правды и рад бы смириться, каяться Богу – да гордыня вылезает и тут: и вот уж летит требовательное к иконе Спаса: «Молчишь?! Я прав, а он изменник! Скажи мне, Господи, – я прав! Ведь прав я?» Какое там – прав… Но пьеса писана не в обличенье грозного царя, мысль автора глубже. Притча о смирении и страстях, коим по выбору подчиняет себя каждый человек, – вот урок, который дают нам Небеса. Этот урок красной нитью сквозит в судьбе царя Ивана и страны, которой он правил, и повторяется, по-разному, во все эпохи.

Будто отзвук этой притчи та же тема возникает в стихотворной драме Константина Скворцова «Иоанн Златоуст», точнее, отрывке из нее. Антиохия, IV век, бунт горожан против властей и неотвратимое наказание в виде войска, посланного из столицы на подавление мятежа. Вчерашние бунтовщики испуганы, жалеют о содеянном, готовы каяться… помилует ли кесарь? Святитель Иоанн, как и Филипп Московский века спустя, убеждает власти предержащие: слава царя не в смерти врагов, а в том, «чтоб в себе смирить, как зверя, ярость».

О деяниях кромешников XX века рассказывает очерк Александра Стрижева «На Гусиной Земле», посвященный экспедиции на остров Анзер в Соловецком архипелаге – по следам лагерных мытарств философа и священника Павла Флоренского. Точнее, в этом очерке смешалось всё – природа соловецкая, история, святость и то, «как бесы распинали людей, возводя на тюремную голгофу», и робкие еще ростки возрождения Соловков как твердыни духа, и оглушительное впечатление, которое производят эти сокровенные острова на душу человека ищущего, не растерявшего совести, не угасившего духа.

О том, что и в большевистской России, примерившей личину безбожия, сохранялась в прикровенном виде, в запасниках человечьих душ вечная русская правда, – поэма Василия Дворцова «Правый мир». Главный ее герой – дед автора, кубанский казак, которого буйные исторические ветры прошлого столетия бросали из края в край великой страны. Чем-то поэма напоминает легендарный советский фильм «Офицеры». «Есть такая профессия – родину защищать» – наставляет в кино красноармейца офицер царской армии. В поэме этот же завет перешел к казаку Илье от отца, чью судьбу автор не проясняет – сгинул ли он в Гражданской войне, был ли расказачен или позднее раскулачен? Но сын его Илья свято бережет эту русскую правду и сокровенную веру, направленную к Небесам. Судьба России от времен «мучеников до апостасии» – «святой страстотерпения удел». А залог того, что не утратит она величья этой доли, евангельских истин – геройство русских солдат «за други своя», «смерть за святость земли». Правый мир – это то немногое, что нужно человеку для любви, вкупе с той безбрежностью, что зовется Россией, Родиной…

Сибирский писатель Михаил Тарковский, как и положено, обрушивает на читателя мощь и «глубину сибирских руд», так что читатель в его повести, говоря словами автора, «Сибири причащается». Но и повесть эта не повесть, а, вероятно, часть чего-то более масштабного. Под стать глыбистой, глухо-таежной Сибири и язык произведения: какой-то нутряной, узловато-жилистый, былинный, будто эпос о богатырях. В роли богатырей – промысловик Иван Басаргин и его сыновья. Быт-уклад их устроен по принципу «все с верхом, с избытком»: и физической силушки, и рьяных «нечеловеческих» трудов, и дани, взятой от природы – будь то добытый зверь или «семеро по лавкам». Из-за веры своей, прежде гонимой, ныне просто отвергаемой миром, непонятной для мира, им, «чтобы сохранить нематериальное – приходится вступать с материальным в особо плотные, даже плотские отношения». Прорастать корнями в землю, в скалы, вытягивать из себя жилы, пронизывая ими тайгу, ворочать до грыжи неподъемные фрагменты физической реальности. Но вот натыкается эта «чистая и крепкая жизнь» верующего в Бога охотника-таежника на труп самоудавленника в горной глуши, человека слабого, замученного нескладной судьбой и натужной маетой своего пути, – и что-то в душе, в окружающем мире становится вдруг «непоправимо другим», и вылезает отчего-то чувство вины – может, это я не успел на подмогу?..

Современная культура всеми способами стремится избавить человечество от этого «рудимента» христианской этики – чувства вины перед другими, ближними и дальними, ощущения своей греховности, несовершенства, вольно или невольно причиненных другим страданий. В рассказах Михаила Чванова, помещенных в сборнике, это чувство – сквозное, как и вопрос: почему мы, люди, «такие родные и в то же время такие чужие друг другу на этой земле»? С самоиронией автор пишет о себе и братии по перу: тот из нас в русской литературе считается талантливее, кто сильнее рвет душу по нашим российским бедам. Его рассказы – щемящие сердце были о бегстве из безысходности русской-советской глубинки, в результате чего совершается предательство единственного друга, пусть даже этот друг – пес; о слепом и глухом ко всему самодовольстве, приводящем к самоубийству брата. О простом русском пропойце, бывшем лагернике, отсидевшем за «измену родине», никчемном как будто бы человечке, над которым не грех и посмеяться, но который вдруг задается самым что ни на есть христианским вопросом: «Как это – я пью, а скоро третье тысячелетие? Так ведь можно и конец света не заметить». И оказывается, что человечек этот не так уж никчемен, наоборот, в глухом северном поселке на вечной мерзлоте у местного начальства «на него вся надежда». Во всяком человеке и чрез всякого – дыханье Божье… Герой последнего рассказа «со счастливым концом», как и удавленник у Тарковского, считает свою жизнь неудавшейся, неладной и бессмысленной, он тоже близок к тому, чтобы своей волей обрезать эту веревочку. Напоследок вроде бы улыбнулось счастье: любимая женщина, мечты о ребенке. Но и это ускользает… А в том ли счастье и смысл жизни, чтоб жить для себя? «Он вдруг понял простую истину»: что жить нужно не для себя и высший смысл человеческой жизни совсем в другом – в том, чтобы жить для других, в заботе о ближнем своем, как «пламенная» Серафима, его возлюбленная, ставшая христианкой по подобию древних святых жен и совершающая свой жертвенный жизненный подвиг. А Бог, удерживая его на земле, сколько нужно, «правит его душу»… Банальные как будто истины для человека православной русской культуры, но сколь же трудно следовать им…

Наталья Иртенина



Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru