Издательский Совет Русской Православной Церкви: Владимир Крупин: "Даже если сегодня видишь, что польза от какой-то деятельности невелика, надо вставать и идти вперед"

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Владимир Крупин: "Даже если сегодня видишь, что польза от какой-то деятельности невелика, надо вставать и идти вперед" 27.05.2011

Владимир Крупин: "Даже если сегодня видишь, что польза от какой-то деятельности невелика, надо вставать и идти вперед"

О творческом пути, о таланте и о работе - беседа с писателем, сопредседателем Правления Союза писателей России, членом президиума Академии российской словесности Владимиром Николаевичем Крупиным.

Владимир Николаевич, почему люди вообще начинают писать?

По-разному бывает. Возможно, от подражания, а возможно – от желания что-то сказать. Я хотел быть в жизни только писателем, у меня другой мечты не было лет с 9–10. В 14 лет записал в дневнике, что хочу быть народным писателем. Стихи уже тогда писал.

Русская атмосфера для людей, вырастающих в творческой сфере (в музыке, в живописи, в литературе), жестокая: дети смеются: «Нашёлся Репин», «Шаляпин выискался…». Этот закон пробивания к жизни русских талантов жесток, но справедлив. Я пошёл в школу рано, в 5 лет, очень любил книги, читал много, меня дразнили. Влюблялся безответно. Писал оттого, что был несчастен. Писал оттого, что внутри было что-то, что хотелось выразить.

Когда позже собратья по перу говорили, что не собирались становиться писателями, я удивлялся. Я всегда хотел быть писателем.

Вы сказали, что «закон суров, но справедлив». Почему он справедлив?

Лучше, чтобы человек, одаренный от Бога, проходил через тяжкие испытания.

Талант не сломается, особенно юный?

Если слаб, сломается: спиться может или погнаться за деньгами, за признанием, увлечься чем-то неправильным. Сильный талант не должен сломаться, мне кажется, он не имеет на это право. Если он будет помнить, что это Господь Бог дал ему способности, он не имеет право пропить их, продать. Но это при условии понимания, что талант – это не от тебя самого, что он дан Богом.

Что такое талант?

Это способность к чему-то. Слагать слова в строчки, строчки в абзацы. Я очень люблю музыку, но она всегда казалась мне чем-то недостижимым, необыкновенным, как и живопись. Я был долгие годы знаком с Георгием Васильевичем Свиридовым. Он говорил, что слово гораздо труднее запечатлеть, чем музыку («Сначала было Слово»), и что музыку он не сочиняет, он её просто записывает. О себе могу сказать, что никогда не испытывал мук творчества. Когда меня, молодого писателя, хвалили за хороший язык, я удивлялся: почему не говорят о сюжете, о характерах? Как говорят у нас в Вятке, мы как говорим, так и пишем. Для меня писать было легко и радостно. Самое трудное – дождаться творческого состояния, с годами всё труднее. Мы ведь погружены в реальную повседневную жизнь.

Владыка Климент благословил меня писать о Тихоне Медынском, о великом святом, о котором почти ничего неизвестно. И я стал писать. Растворение своей воли в воле благословившей – дело хорошее. Вдохновение – больше состояние поэтов. А у прозаика рабочее состояние придёт, никуда не денется. Мне нельзя умереть, пока я не напишу то, что должен.

Есть ли критерии, по которым начинающий автор может понять, стоит ли ему писать или нет?

У человека должен быть дар сравнения. Я однажды написал, что все мы копошимся у подножия прозы Пушкина. Не все с этим согласились. А я считаю, что написал правильно. Однажды меня собратья-писатели сильно хвалили, а потом я вернулся в номер, а там пушкинская «Капитанская дочка». Я перечитал и успокоился: мы копошимся у подножия прозы Пушкина. Такой ясности, такого стирания границ между писателем и читателем нет больше нигде. Я пишу на языке Державина, Жуковского, Карамзина, Крылова, Тютчева, Гончарова, Шмелева.

А нам время дает вызов, на который мы должны отвечать. Всё было написано, но этого времени не было. Все были, но не было меня. Я читаю, что пишут о событиях, но я знаю, что это было не так, вот и пишу. Господу правда нужна, я обязан написать правду.

Вы опытный автор. Если автор юный, как ему понять, что писать ему точно не стоит?

Не надо так говорить. Но и сильно хвалить автора надо как можно позднее. Расцвет прозаика – это где-то 40 лет.

У меня первая книга вышла в 33 года. Я её сначала всем рассылал, хотел узнать, что люди о ней думают, а потом успокоился. Это работа, обычная работа. Читают меня – слава Богу, не читают – значит так и надо.

Что бы Вы сказали графоману? Можно его как-то остановить?

Его не остановить, особенно теперь, когда можно найти возможности издать свои произведения, а графоманы нередко умеют эти возможности находить. При этом он же вроде что-то говорит своей книгой. Как ему сказать, что он графоман? Он отдает себя этому. Я не буду его обижать. Тяжело, когда просят к таким работам предисловие. Тут я уже честно говорю, что не могу…

Владимир Николаевич, у Вас множество должностей, общественная работа. Это творчеству помогает или мешает?

У меня огромнейший объём общественной работы. Конечно, это изнуряет, на это уходят силы. Но это всё по послушанию. Куда денешься? Надо служить. Даже если сегодня видишь, что польза от какой-то деятельности невелика, надо вставать и идти вперед.



Беседовала Курицина Валентина




Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru