Издательский Совет Русской Православной Церкви: Владимир Крупин: Слово растет на земле

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Владимир Крупин: Слово растет на земле 25.10.2021

Владимир Крупин: Слово растет на земле

О творческом пути и деревенской прозе рассказывает писатель, лауреат Патриаршей литературной премии Владимир Крупин, который в этом году отмечает 80-летие.

– Владимир Николаевич, у вас необычная внешность. Не терзают художники, чтобы вы для них попозировали?
– У меня внешность самая что ни на есть русская. Много рисовали, да. И скульптуры делали – Комов, Клыков. Помню, Славе Клыкову посетовал: «Ты Белова из мрамора сделал, а меня из дерева». На что он мне ответил: «Твоя голова топора просит». Скульптор Елена Безбородова сделала бюст. Филипп Москвитин изобразил меня идущим на крестном ходу. Виктор Харлов, который расписал алтарь Храма Христа Спасителя, написал мой зимний портрет. Александр Алмазов нарисовал меня в красной рубахе.
– А образы воинов или святых вам не предлагали?
– Только однажды – Евгений Евтушенко уговорил меня сняться в своем фильме «Детский сад». Я долго отказывался, но потом он позвонил мне среди ночи и сказал как отрезал: «Я тебя утвердил на роль, потому что такой внешностью не бросаются». Так я сыграл в эпизоде ополченца, который защищал Москву в 1941 году.
– Знаменитая плеяда писателей-деревенщиков 70-х
– это все ваши друзья: Распутин, Белов, Астафьев…
– Залыгин, Рубцов, Абрамов, Солоухин…
– А с кем из них вы были наиболее близки?
– Более 40 лет дружил с Распутиным и Беловым. Здесь надо уточнить, что все-таки я был их младший собрат. И надо сказать, что не искал дружбы с ними. В 1972 году я приехал в Иркутск на писательскую конференцию. Там впервые увидел Распутина, а я и не знал, кто он такой, парень как парень. Выпили, подружились, он мне книжку подарил. Я вернулся в Москву. Утром просыпаюсь – в руках у жены книга Распутина: «Ты с ним знаком?» – «Да, отличный парень, обещал приехать к нам в гости». – «Какой парень, это гениальный писатель!». У меня же супруга – учитель литературы.
– А с Абрамовым как вы сблизились?
– Абрамов был человеком суровым и подозрительным, недаром в СМЕРШе служил. Он мне потом признался: «Я долго к тебе приглядывался. Зачем ты женился? Писатель должен всецело отдавать себя своей профессии!» За неделю до его кончины мы втроем – Василий Белов, Федор Абрамов и я – обедали в ресторане гостиницы «Россия».
Федор Александрович выглядел прекрасно, был весел, шутил. Белов его поддевал, тот в тон отвечал. А напоследок Федор Александрович взял с меня слово, чтобы я приехал к нему в гости в Верколу. До этого все никак выбраться не мог. На днях ему предстояла пустяковая операция… Свое обещание я выполнил уже через десять дней – приехал в Верколу на похороны Абрамова.
– С Рубцовым вы тоже дружили?
– Это была не дружба, а знакомство, и очень недолгое. На дворе 1970 год, мы встретились на Ярославском вокзале, оба ехали в Вологду. Выпили в ресторане на дорожку, поехали. Я помог ему взобраться на верхнюю полку и привязал ремнем к трубе, чтобы не упал. Утром просыпаюсь, слышу голос сверху: «Володя, не могу выбраться, отвяжи!». Вышли в Вологде, пошли пиво искать, но не нашли и разошлись по домам. Вечером снова встретились, он откуда-то раздобыл гармошку и знатно на ней поиграл. Потом зашли в гости к Виктору Петровичу Астафьеву. Вот и все знакомство. А менее чем через год Коли не стало.
– А с другим деревенщиком, Василием Шукшиным, пересекались?
– Мимолетно. В 1972 году напечатали цикл моих маленьких рассказов «Зерна» в «Нашем современнике». Я по телефону узнал, что номер вышел из печати, и примчался в редакцию. А в коридоре увидел Шукшина и Леонида Фролова, ответственного секретаря журнала. «Вася, – сказал Фролов, – вот познакомься: Володя, с тобой в одном номере вышел».
– «А, – весело сказал Шукшин, подавая руку, – вот из-за кого у меня рассказ зарезали». Мы посмеялись, коротко пообщались. Вот и вся встреча. Вторая была в «Литературной газете», здесь на пятом этаже находилась касса. За гонораром ли приходил Шукшин или по другим делам, не знаю. Но снова был на скорости, спешил к лифту, но, к радости моей, узнал меня, тормознул, пожал руку, гораздо крепче, чем в первый раз, и обрадовал тем, что мои «Зерна» ему понравились.
– Вас не обижает термин «писатель-деревенщик»?
– Вовсе нет. Принадлежать к этому отряду стало почетно. Хотя изначально термин применялся как оскорбительный. Однажды переводчица-немка меня спросила: «Вы принадлежите к деревяшкам?»? А мы не деревяшки, у нас душа есть.
– Исчерпала ли себя деревенская литература?
– Не умерла и не изжила себя, она вошла в школьные учебники, стала российским и общемировым явлением. Не так давно довелось быть на крупной книжной выставке в Китае, и я был удивлен, с каким интересом и почтением китайцы относились к русской деревенской прозе. Она будет жить, пока жива деревня.
– А жива ли деревня?
– Вот посмотрите, что происходит в связи с пандемией. Народ-то побежал из городов в деревни. Стали раскупать земли. В Московской области взвинтились цены – теперь покупают в соседних областях, на Русском Севере, на Кубани, в Крыму. А немосквичи – в своих регионах.
Уезжают на ПМЖ целыми семьями. Такие примеры были и раньше, про них говорили, что им там трудно, их называли чудиками. Сейчас уже не чудики – это массовое явление. Дальше будет больше. Изменение климата на планете грозит катаклизмами, в первую очередь в больших городах. В деревнях легче выжить, прокормиться, там безопаснее. А с точки зрения литературы – слово не растет на асфальте, там произрастают только жаргоны. Слово растет на земле. Потому что от гайки не откусишь, как говорит народ. Земля спасет. Да, нет прежней деревни, но земля-то осталась.
– Помните, когда решили стать писателем?
– С самого детства. Я не знаю, откуда эта мысль появилась. У меня сохранился дневник, который я вел лет в десять, и там есть такая запись: «Клянусь, стану истинно народным писателем». Необычная мечта для сына вятского лесничего, правда?
– Вы родились в 1941 году, были свидетелем того, что произошло в стране за 80 лет. Эти изменения вас больше печалят или радуют?
– И так и этак. Но печали все же больше. Наши стремления, идеалы, хотя во многом наивные, но они были чистые. Например, мне обидно за потерянные поколения. Я смотрю на наших детей и внуков, и мне становится страшно за их нравственное состояние. Но есть данное нам Господом понятие «малое стадо». «Не бойся, малое стадо, Я с вами до скончания века». То есть если ты вошел в малое стадо, если ты взошел на корабль спасения, который идет по морю житейскому, так ты уже спасен. У Бога нет смерти – вот что нас должно радовать.
И тогда нам нечего бояться. Просыпаюсь – слава тебе, Господи, что я в России! И это счастье – быть православным! Так что жизнь продолжается. Есть Церковь, есть традиционная семья, есть парни, которые хотят жениться раз и навсегда и посвятить свою жизнь семье и Родине, есть девушки, которые мечтают не о богатом женихе, а о любимом муже. Что же еще? Так получилось, что я всегда дружил с людьми, которые были один раз женаты – Белов, Распутин, да и сам такой.
– И тем не менее часть вашего творчества занимает именно любовная лирика. «Цветок с родинкой», «У бездны на краю»... Эти произведения автобиографичны, вы в них предстаете весьма влюбчивым человеком.
– Поэт не может не откликаться на голос сердца. Да это и невозможно – писать стихи и не влюбляться.
– Вы писали стихи?
– Без передышки. Потом понял, что Пушкиным не стану, и хватило ума, чтобы отказаться. Но, честно говоря, до сих пор время от времени пишу в стол.
– И тем не менее вы смогли остаться верным одной женщине, своей жене?
– Все мои приключения случились до встречи с женой, с которой мы прожили вместе душа в душу вот уже 55 лет. Я учился в московском пединституте, а ведь это рассадник невест.
– А почему не в Литературном институте?
– Я туда поступал два раза и не прошел по конкурсу. Но вообще-то это, конечно, дико – учиться на писателя. Зато я потом там преподавал три года. Мы с женой жили тогда в коммуналке, а мне пообещали дать квартиру от литинститута. Но обманули. И я оттуда ушел, оставив вместо себя руководить семинаром Сережу Есина, который потом стал ректором.
– Вам не понравилось в Литинституте?
– Нет. Однажды я осмотрелся и понял, что учу графоманов. Меня часто использовали мои студенты – просили написать предисловие или аннотацию к своим рассказам. И я, как папа Карло, каждый раз вытесывал что-то из полена. Надоело. Но мне всегда было трудно отказать людям. Откажу – и переживаю, что обидел человека.
– Вы вообще более чем на три года не задерживались ни на одной службе. Три года – Литинститут, два года – главредом в журнале «Москва»… Почему?
– Как только чувствовал, что долго сижу на одном месте – мне становилось скучно. Ведь что такое редактор литературного журнала? Ты друг для одного из десяти авторов, которого опубликовал, и враг для девяти из десяти, чьи рукописи ты зарубил. Особенно для поэтов. Самые адекватные все же прозаики, они могут радоваться друг за друга.
– В вашем рассказе «Мы люди, но вятские» мужики с Вятки спорят о путях спасения России. Да и вы во многом остались тем самым вятским человеком, начиная с характерного говора…
– Это так. Я раньше очень своего говора стеснялся. Учась в институте, даже боялся рот раскрыть – девчонки сразу начинали хохотать. Меня спасла профессор – преподаватель диалектологии – Анастасия Филимоновна Иванова. Она при всех сказала: «Среди вас один только человек по-русски хорошо говорит – это Крупин». После чего насмешки прекратились. Как у одесситов, у вятичей своя обособленность, своя изюминка.
– Бываете на своей малой родине?
– Постоянно. Дом моего детства на Великом Сибирском тракте сгорел. Об этом мой рассказ «Господь посетил». В 2011 году я получил Патриаршую премию и на эти деньги построил в родном селе Кильмезь новый дом, в котором организовал Музей православной культуры. Там я и живу, когда приезжаю. Кстати, денег на постройку не хватало, и очень помог «Русский Дом», который тогда кинул клич на сбор средств.
– Восемьдесят лет – определённый рубеж. О чем вы больше всего жалеете в своей жизни?
– О том, что поддались с женой на уговоры медиков, и она сделала аборт. Просто заставили. Вызвали меня в роддом, наорали: «Вы хотите, чтобы ваша жена ослепла?!» У нее были плохие данные по давлению, по крови. Да мы многого и не понимали, было советское время. А так был бы у моего сына старший братик. Я даже хотел назвать его Ванечкой. И потом написал книжки – «Братец Иванушка», «Иван – крестьянский сын», «Большая жизнь маленького Ванечки». Сохранил хоть в литературе его имя… Господь многое уврачевывает через покаяние.
– А что приносит вам радость?
– Радует, что Россия не умирает и не сдается. Сегодня был в церкви. Когда идут дети к причастию – большая радость. Было бы великим счастьем, если бы мои внуки тоже в церковь ходили. Слава Богу, жена уже лет 20 ходит, даже ревностней, чем я, стала. Также радует и то, что до сих пор меня знают и читают, особенно в провинции. Я часто езжу по стране. Подходят совершенно незнакомые люди в том или ином городе: «Владимир Николаевич, а мы вас читали!».

Беседовал Андрей ВИКТОРОВ

Источник



Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru