21.06.2021

Игорь Волгин: Слово «православный» подразумевает смирение, в том числе и авторское

Интервью номинанта Патриаршей литературной премии писателя Игоря Волгина.


— Игорь Леонидович, считаете ли вы себя православным писателем? А Достоевского, которого всю жизнь изучаете?

— Сама формулировка «православный писатель» весьма условна: это как бы некая преференция, почетное звание, которое тот или иной автор сам себе присваивает. Главное, чтобы писатель был хороший, а если он еще и православный, это замечательно. Но если литератор, называющий себя православным, — плохой писатель, то он компрометирует и литературу, и православие. Для некоторых это определение как бы индульгенция от всех грехов. Но мне кажется, здесь присутствует дух гордыни.
Об этом хорошо написал в шутливых стихах Иосиф Бродский: «Входит некто православный, говорит: “Теперь я — главный. У меня в душе Жар-птица и тоска по государю… Дайте мне перекреститься, а не то — в лицо ударю”». Перед нами, конечно, пародия — не на православного, а на псевдоправославного человека. Потому что само слово «православный» подразумевает смирение, в том числе и авторское. Пусть другие поймут или почувствуют, что ты православный, и скажут тебе об этом.
Писатель может формально не следовать церковным канонам, может не знать обряды, не разбираться в догматике, но при этом по духу быть истинным христианином. Пушкин православный не только потому, что он написал «Отцы пустынники и жены непорочны…», но и потому, что чувства добрые он лирой пробуждал. И не в последнюю очередь — «милость к падшим призывал».
Я не могу самонадеянно называть себя православным писателем — пусть об этом судят другие. Что касается Достоевского, конечно, он писатель православный, именно в том смысле, о котором я говорю. Он пишет незадолго до смерти: «Хотя я неизвестен русскому народу нынешнему, но буду известен будущему». А имеет он в виду, что народ-то православный, что он, Достоевский, исходит из духа народного и поэтому будет ему, народу, близок.

— Стоит ли православному христианину читать только «близких по духу» авторов и избегать нравственно сомнительные произведения?

— Это очень опасный угол зрения. Человек должен читать то, что хочет — это вырабатывает в нем самостоятельный характер, пробуждает внутреннюю борьбу, закаляет волю. Если он будет читать только «правильную» литературу, у него не будет жизненной стойкости, его вера может разрушиться при первом столкновении с реальной действительностью. Достоевский замечает в записной книжке: «Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла».
Нельзя помещать человека в дистиллированное духовное пространство! Пускай читает и «цинического» Набокова, и «Темные аллеи» Бунина — это настоящая литература. А религиозные искания Толстого полезно знать, чтобы понимать, почему, будучи устремлен к истине, он часто оказывался неправ. Ведь и в «Войне и мире» и в «Анне Карениной» безусловно присутствует дух христианства. Но в своем переводе Евангелия Толстой этот дух устранил, превратив книгу в руководство по праведной жизни. Убрал всю «поэзию», оставив «публицистику». А без божественного образа Христа, без Его личного подвига это совсем другая книга.
Конечно, для человека, только вступающего на духовное поприще, иные тексты могут стать искушением. Но для человека духовно зрелого — это еще и прививка от бездуховности.

— Часто можно услышать, что верующим людям лучше читать классику, а современную литературу — не стоит. Вы читаете современных авторов? Кто вам близок?

— Вы будете смеяться, но последние лет десять я читаю в основном русскую и мировую классику, потому что в моей телепрограмме «Игра в бисер» мы обсуждаем именно ее. Мои любимые авторы XX века — Андрей Платонов, Михаил Булгаков, поздний Юрий Трифонов, поздний Валентин Катаев, Василий Шукшин. Я люблю деревенскую прозу — Валентина Распутина, Бориса Можаева, Федора Абрамова… Постсоветскую прозу знаю хуже и читаю мало, но не из художественных соображений, а просто потому, что времени нет.
Разумеется, будучи «действующим автором», я постоянно читаю и перечитываю поэзию — и XIX век, и Серебряный век, и советскую, и современную. К сожалению, стихи сейчас не очень востребованы — и это очень тревожный симптом, свидетельствующий о нашем духовном неблагополучии. В «Игре в бисер» мы сделали выпуски по всем поэтам военного поколения, начиная с погибших –Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров, и заканчивая теми, которые, слава Богу, вернулись с войны – Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Александр Межиров, Евгений Винокуров, Константин Ваншенкин, Юрий Левитанский. Это блистательное поколение, во многом еще недооцененное. А если брать современных поэтов, то мне по душе творчество выпускников моей студии «Луч» — Сергея Гандлевского, Бахыта Кенжеева, Алексея Цветкова, из более молодых — Марии Ватутиной, Инны Кабыш, Анны Аркатовой, Елены Исаевой, Дмитрия Быкова… Из живых классиков — конечно, Александра Кушнера…
В 1960-е годы поэзия замещала собой все виды духовной деятельности: политику, историю, философию и т.д. — все преломлялось через поэзию. В 1980-е это место в какой-то степени заняла рок-музыка. Сегодня — расцвет рэперов, среди которых есть как очень посредственные, так и талантливые, сильные авторы. Но проблема в том, что их тексты живут лишь в устном исполнении — одномоментно, «здесь и сейчас»: на бумагу они не ложатся. Неслучайно в устах других исполнителей даже Вертинский и Высоцкий звучат хуже. Кстати, традицию устного исполнения не без успеха пытаются продолжить некоторые современные авторы, преимущественно женщины, обладающие как сценической харизмой, так и визуальным обаянием…

Беседовала Мария Хорькова

Источник: журнал «Православное книжное обозрение»