|
||||
|
02.11.2020
В гармонии с космосом русского СловаПоэтическое долголетие Владимира Кострова.Владимир Костров пришёл в русскую литературу в конце пятидесятых, когда в отечественной поэзии было тесно от гигантов. Ещё жили и творили мастера Серебряного века Ахматова, Антокольский, Городецкий, ещё владели читательскими сердцами комсомольцы 20-х Светлов и Смеляков, ещё гремел триумф позднего Заболоцкого, ещё занимали «господствующие высоты» «стихотворцы обоймы военной» Луконин, Межиров, Орлов, Наровчатов, Друнина, но уже дерзко заявляли о себе новые – громкие и тихие – лирики Соколов, Жигулин, Рубцов, Евтушенко, Рождественский… Наверное, никогда больше в русской поэзии уже не будет такого количества талантов на квадратный сантиметр Парнаса. Чтобы тебя услышали в ту пору, надо было обладать большим даром. Владимир Костров, выходец из костромской глубинки, таким даром обладал, и это очевидно уже в первой его заметной публикации – коллективном сборнике «Общежитие», вышедшем в 1961 году в «Молодой гвардии». Как можно было не выхватить из потока, не запомнить такие строки: День в моём селе зелёном начинается вот так: соловьями – для влюблённых, петухом – для работяг… Это утро. Это лето. Кукарекающий край. Петухи такого цвета – хоть пожарных вызывай. Замечу, что соседями Кострова по «Общежитию» оказались блестящие поэты, оставившие яркий след в русской поэзии: Владимир Павлинов, Олег Дмитриев и Дмитрий Сухарев. Мне посчастливилось в 1970–80-е выступать с ними вместе в разных аудиториях, и могу засвидетельствовать: аплодисменты вызывали уже их имена, объявленные ведущим. Но, пожалуй, самыми долгими рукоплесканиями после чтения стихов публика провожала именно Кострова. Почему? Думаю, в его лирике литературное мастерство и народность (забытое ныне слово) соединялись с какой-то классической естественностью. Ныне Владимиру Кострову – 85! Редкий для русских пиитов возраст. Поэтическое долголетие, по моим наблюдениям, это не только везение, подарок генома, это во многом – результат того образа общественно-творческой жизни, какую вёл и ведёт избранник муз. Наш юбиляр, заметьте, и сегодня молод как поэт. Стихи, сочинённые им, шестидесятником, в третьем тысячелетии, отличает всё та же дерзость пера, то же мастерство, та же свежесть образов и мыслей. Да, изначально ему был отпущен больший талант. Но не каждый заметный дебютант вырастает со временем в классика. Господь щедр на авансы. Однако литературный дар в чём-то подобен женской красоте: случаен, быстротечен и склонен к внезапному исчезновению даже в молодости, а пластика и косметика саморекламы да натужного новаторства только комически усугубляют необратимое… Мне кажется, поэтическое долголетие Кострова объясняется прежде всего тем, что творчество автора «Света насущного» развивалось в гармонии с космосом русского Слова и духовной традицией отечественной культуры. Он искал новые формы для новых смыслов, а не для эпатажа простодушной публики или насыщения филологических гурманов. Его пламень не ушёл на обогрев окололитературной «энтропии». Вслед за Ахматовой Костров мог бы повторить, что в страшную пору разрушения страны и разгрома великих традиций он оставался со своим народом. Эта верность трудной судьбе Отечества тоже вознаграждается поэтическим долголетием и преданностью читателей. Не случайно Владимир Костров в своих стихах не однажды обращается к образу великого русского композитора Георгия Свиридова. Я бы сказал, что место Кострова в русской поэзии, а точнее, его служение ей сродни миссии автора «Метели» в русской музыкальной культуре: Какой-то есть ещё запас В моём обманутом народе. Опять свиридовский романс Звучит в подземном переходе… Его усохший старичок На ветхой скрипочке играет. Как бы за печкою сверчок Мне сердце сладко забирает. …Угрюмо движется народ Среди грязищи и пылищи… Не мы, а он нам подаёт. Не он, а мы душою нищи. Долгих лет и новых стихов Вам, дорогой Владимир Андреевич! Юрий Поляков Стихи Владимира Кострова Песня, женщина и река * * * В керосиновой лампе – клочок огня. Всё моё у меня под рукой. Ты, Россия моя, наградила меня песней, женщиной и рекой. Нет. Поля и леса не пустой матерьял, да и солнышко вдалеке. Но себя я терял, когда изменял песне, женщине и реке. У собрата денег полон кошель, пуст карман моего пиджака. Но с годами всё так же прекрасна цель – песня, женщина и река. И когда, с последним ударом в грудь, сердце станет на вечный покой, я хотел бы услышать не что-нибудь – песню женскую над рекой. * * * Словно муху поджидающий паук невзначай в земные ходики залез… Если б был я Академией наук, я людей бы заповедал, словно лес. Без лицензий на порубку и отстрел, без трелёвки и поштучно, и вразнос. Если б я был Академией наук, я людей бы в книгу Красную занёс. Слишком гири на часах упали вниз, слишком хрупкой стала вдруг земная твердь. Понемногу дорожает наша жизнь. Слишком быстро дешевеет наша смерть. Как на Эльбе победившие полки, я б хотел, чтоб обнялись материки. И нашлись слова о братстве и любви между нами – заповедными людьми. * * * Ещё горит сияющая млечность И молода вода в ночной реке… Мои друзья уходят в бесконечность, По одному уходят, налегке. Освободившись от земного груза, Я верю, что они идут на свет, А там поёт пленительный Карузо И сладкие стихи читает Фет. Здесь ходики стучат неутомимо. Пылают звёзды и шумят леса. О Господи, я верю в чудеса! Но отчего печаль неутолима? Источник *** Владимир Костров – лауреат Патриаршей литературной премии 2018 года |
|