Издательский Совет Русской Православной Церкви: «К Сибири невозможно привыкнуть»

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
«К Сибири невозможно привыкнуть» 24.05.2019

«К Сибири невозможно привыкнуть»

Писатель Михаил Тарковский — об источнике вдохновения, запасе правды и «Царь-рыбе» в бардачке.

Михаил Тарковский, до недавнего времени совмещавший литературный труд с охотничьим промыслом, считает, что писатель — это голос места, объединяющий людей, и в русской провинции он сильнее, чем в столице и больших городах. Об этом, а также о постижении Сибири и юбилее Виктора Астафьева он рассказал «Известиям» накануне церемонии вручения ежегодной Патриаршей литературной премии — за «существенный вклад в утверждение духовных и нравственных ценностей в жизни современного человека».
— Вы вошли в короткий список номинантов. Насколько значимо для вас быть претендентом на Патриаршую премию и чем она отличается от других литературных наград?
— Патриаршая премия — очень важное событие, даже явление в жизни нашей страны: в нелегкие и циничные дни она возвращает литературе ее главный смысл. Может, и нескромно цитировать собственных героев, но, мне кажется, именно в данном случае это будет уместно. Сергей Скурихин из повести «Полет совы» пишет в своем дневнике, что, по его мнению, литература — это младшая сестра молитвы.
Конечно, все премии очень нужны не только для подмоги писателям, которым издатели платят гроши, но и для того, чтобы напомнить обществу о том, что книги выходят... Но эта отличается от многих других тем, что объединяет людей, болеющих за Отечество, желающих духовного возрождения.
— Вы были участником юбилейных чтений в Красноярске, посвященных 95-летию со дня рождения Виктора Астафьева. Вот уж кто болел за духовное возрождение Отечества. Расскажите о ваших впечатлениях от знакомства с классиком. В тайгу вместе ходить не доводилось?
— К сожалению, нет. Но когда на одном из прижизненных юбилеев Виктора Петровича гостям вручали его 16-томник и он мне его подписал, в конце стояли такие слова: «До встречи в Бахте». Выглядело это так, будто когда-то мы и впрямь пойдем в тайгу. На момент нашего знакомства он уже был в том возрасте, когда не мог особо никуда поехать, но какая-то мечта прозвучала в его словах. Он находил на всех время, считал своей обязанностью помогать, подбадривать.
Удивительно, как он подписывал книги — искал для каждого человека особые слова. Боялся повториться, написать нечто общее. Потом он пригласил меня к себе домой, ну вроде как переговорить о моей будущей книге. Сидели за столом, пили чай, беседовали о жизни, о каких-то важных вещах. Поражали простота и глубина его речи, отсутствие намека на какую-то многозначительность, подачу себя как какой-то необыкновенной величины.
А первая встреча произошла так: приезжаю на чтения в Овсянку (родная деревня Астафьева. — «Известия»), иду в библиотеку. На втором этаже за столом сидят Виктор Петрович и его гости. Я представляюсь, и меня тут же за стол — до чего это было здорово с дороги! И радушие такое было в его словах, как он меня представил, что-то вроде: «А вот это Миша, он у нас тут охотничит! Налейте ему водки — он с дороги».
— Вспоминают, что, несмотря на госпремии, славу, а в Сибири и некоторый культ, Виктор Петрович был простым в общении, слыл балагуром.
— Культ писателя... Это же правильно и хорошо. Так и должно быть. Голос места, местности в русской провинции сильней, чем в столице и больших городах. В Красноярске сопки, тайга — вот они, со всех сторон, и батюшка Енисей прямо в сердце города блестит стально, бурлит — это земля говорит. Чувствуешь, насколько окрестность сильней города, огромней. А что такое писатель? Это и есть голос места, объединяющий людей, говорящий о любви к нему. Чем ярче место, тем сильнее этот голос.
Что до балагурства, да, это было. Помню, как он рассказывал, что рыбачил недалеко от устья Подкаменной Тунгуски, и подъехал мужичок на лодке, и у него в бардачке лежала замызганная «Царь-Рыба», и как мужик всё не верил, что перед ним настоящий писатель. «Астафьев! Да ты че! Не может быть! Врешь?» — «Да не вру!» — «Тогда подпиши!» А следом пришел рыбнадзорский катер, и там в рубке тоже лежала его книга. Виктор Петрович смешно подытожил: «Мою книгу читает всё енисейское население, начиная от распоследнего браконьера и кончая работниками рыбинспекции».
Читательское доверие рождается из доскональности писателя, из любви к дорогим подробностям. Его книги производили огромное впечатление на всю страну. Помню, классе в пятом-шестом слушал по радио рассказ «Монах в новых штанах», который сразу засел в душе, хотя я не знал, чей он. Мы слушали его с бабушкой (Мария Вишнякова — жена Арсения Тарковского, мать Андрея и Марины Тарковских. — «Известия»), думаю, она тоже очень глубоко этот рассказ расслушала, потому что там про бабушку и внука.
Влиял Астафьев и своими выступлениями по телевизору. Хорошо помню одну передачу, где он говорил о нашем великом народе и особенно о русском крестьянстве как носителе национального духа, и это были очень важные слова: в детстве, в юности многое кажется просто непрожитыми фразами, что ли, и важно, когда какие-то вещи дойдут до сердца.
— Вы перебрались из Москвы в Сибирь еще в начале 1980-х. Говорили, это была детская мечта, возникшая в старших классах школы после экспедиции в Туву. Сложно было привыкнуть к местному укладу? Как этот край принимает столичных переселенцев?
— К Сибири невозможно привыкнуть так, чтобы она стала фоном. Постижение происходит до сих пор, я расширяю географию души. Каждый год добавляю к ней новый уголок Сибири и Дальнего Востока. Это такое счастье, что мне совершенно не понять путешественников на курорты. И, конечно, для меня важно общение с людьми: читателями, библиотекарями, священнослужителями, музейщиками, охотниками — это еще более великая география, чем география физическая.
А к укладу было легко привыкнуть, потому что душа его требовала и всё было желанным, как происходит, когда дорываешься до мечты. А в плане приема переселенцев — у нас вот что было главным: делить трудовую жизнь с теми, кто здесь живет. Если умеешь — то тебя примут. Тем более промысловые охотники только приветствуют, когда к их братии примыкает еще один… сумасшедший.
— Как-то вы сказали, что работа охотника, физически тяжелая, поддерживает писателя правотой жизненного опыта. Поддерживать — одно, а как удается совмещать эти занятия?
— За двумя зайцами не угонишься, если нужен серьезный заяц. Я на охоте не больше месяца провел этой осенью, последнее время только книгами занимаюсь, еще кинодокументалистикой, ну вообще различными делами, связанными с культурной ипостасью. Совмещать серьезную полугодовую работу над книгой с промыслом, когда ты семь месяцев в году в тайге проводишь, нереально. Тем более понимая свои взаимоотношения с временем. Другое дело раньше, когда постигал ремесла и таежные, и литературные — тогда труд руками давал огромный запас неповторимой правды, которая и дарила силы на писанину.
— В вашей книге «Полет совы» главный герой — учитель. Вы рассказывали, что замысел возник из общения с учительницей, которая сказала, что, если руководствоваться добром, ничего в этой жизни не добьешься. Понятно, что плохо, когда в школе восхваляют потребительские ценности, но сейчас многим не нравится патриотическое воспитание. Навязывают, говорят, и не всегда умно.
— В корне неправильная постановка вопроса, когда мы говорим, а не навредит что-либо естественно-нормальное? Что, мол, оно, будучи навязанным некими усредненными и не особо тонкими людьми, станет формальным, тошным, дискредитирует идею… Но мы же не боимся, что русская литература пострадает от того, что ее доносят до народа. С верностью родному — то же самое.
Что такое патриотизм? Любовь к своей земле — какая она есть. К ее людям, какие они есть. А самое главное — если не нести доброе и светлое, то на пустом месте махом поселится совсем другое. Поэтому пока мы дискутируем «навредит — не навредит», наши оппоненты работают и меньше всего ломают голову, не навредит ли их деятельность их сомнительной идее.
— Знаю, что вы не любите, когда спрашивают про деда — поэта Арсения Тарковского и дядю — кинорежиссера Андрея Тарковского. Тем не менее — насколько на вас повлияло их творчество, происходят ли сейчас открытия каких-то новых смыслов?
— Раньше не любил, когда спрашивали. Считал, что «сам с усам сибиряк», а не чей-то внук-племянник. Конечно, дооткрытия и переоткрытия происходят постоянно, и это очень помогает. И стихи деда, и фильмы дяди всегда были рядом — учили, хотя может показаться, что между ними и книгами о енисейской жизни мало общего.
Но я-то знаю, что я брал, точнее, одалживал и как оно работало. Фильмы дяди пересматриваю постоянно, они до сих пор остаются непостижимыми, в том их и сила. И особенно они близки тем, что крайне литературны по своим законам, несмотря на мощь зрительных образов, вроде бы самих по себе небывало сильных. Но в самых важных местах работает слово. А слово — это Бог…

Справка «Известий»
Михаил Тарковский родился в 1958 году в Москве в семье Марины Арсеньевны Тарковской и кинорежиссера Александра Витальевича Гордона.

Арина Стулова

Источник: «Известия»



Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru