Издательский Совет Русской Православной Церкви: Служитель слова и образа

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Служитель слова и образа 05.10.2015

Служитель слова и образа

В журнале «Православное книжное обозрение» опубликовано интервью с номинантом Патриаршей литературной премии – протоиереем Леонидом Сафроновым.

Ответственный редактор «ПКО» Максим Большаков беседует с протоиереем Леонидом Сафроновым, настоятелем Никольской церкви в поселке Рудничный Кировской области, окормляющим еще несколько приходов в селах и исправительных колониях, известным поэтом, номинантом Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 2015 года. Подборку стихов и биографию о. Леонида можно найти в майском (№ 4 (49)) номере журнала «Православное книжное обозрение».

— Позвольте начать с несколько наивного и даже отчасти провокационного вопроса... А зачем вообще нужна художественная литература? Перед современным российским обществом стоят серьезные вызовы, грозящие самому существованию нашей государственности. Не является ли на их фоне изящная словесность чем-то если не лишним, то необязательным?

— Для сохранения государственности наличие полноценной национальной культуры как раз является обязательным условием. Россия сильна не только своей армией, флотом и природными богатствами. Она всегда была сильна своим авторитетом. А эта сила формируется культурой. В этом смысле Пушкин, отец классической русской литературы, является одним из созидателей Российской империи. Национальным, не побоюсь сказать, имперским поэтом он стал во многом благодаря императору Николаю I (наши представления о взаимоотношениях поэта и царя до сих пор сильно искажены усилиями советского литературоведения) и убит был как государственный деятель, а не как муж очаровательной Натали. После революции, когда национальные элиты, воспитанные на русской культуре, были уничтожены, что удерживало национальные окраины в рамках единого государства? Сила, подачки, интриги, идеологические выдумки. Поэтому Советский Союз не мог не распасться, имея такие гнилые скрепы.

— А в духовной жизни может ли художественная литература чем-то помочь верующему человеку, ведь есть Священное Писание, святые отцы?..

— Из опыта Церкви мы знаем, что духовное развитие не может предшествовать развитию душевному. Как священник, окормляющий тюрьмы, могу сказать следующее: многие заключенные не в силах усвоить Священное Писание именно в силу душевной неразвитости. Душа очищается благодаря церковным таинствам, а чтобы душа развивалась, необходимо чтение классической литературы. Поэтому своих духовных чад в тюрьме я благословляю на чтение русской классики, прежде чем они примутся за Библию.

— Еще один провокационный вопрос: может ли священник в принципе стать литератором, особенно поэтом? По церковным канонам актеры не могут быть священнослужителями, а поэзия тоже в некотором смысле лицедейство: лирический герой, как учат в школе, это не сам автор, а некая литературная маска. Священник же не играет, а подлинно являет Христа.

— «Лирический герой», о котором так много рассуждают в школе, не есть некая самовольно выдуманная поэтом литературная маска, которую при желании можно скинуть, «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон» (кстати, эти строки Пушкин написал, когда еще не осознавал в должной мере смысл и значение своего дара). Можно жить деньгами, можно жить политическими или экономическими интересами. Русская поэзия показывает, что можно и должно жить чувствами, жить душой. Человек, живущий душой, — это и есть подлинный «лирический герой» русской поэзии.

Давиду занятия поэзией не мешали быть царем и пророком. Творения Иоанна Златоустого — прекрасны не только с богословской, но и с литературной точки зрения. Творения Симеона Нового Богослова — настоящая, очень глубокая поэзия. Почему же священник не может быть поэтом? Тем более, что и священник и поэт служат Слову. Меня в священство привело именно благоговение к Книге, которое существует в Православии. На престоле возложена Книга — как такое может не взволновать поэта?

Не соглашусь с вами, что священник являет Христа. Священник не являет Христа, но Христос является через него. Человеку этот момент не подвластен. Особенно это видно на исповеди. Бывает, что по вере исповедника священник, даже неопытный, даже безответственный к своему призванию, дает мудрые духовные советы, на которые он вроде бы и не способен. Вспомним евангельского петуха. Совершенно безмозглая птица, а ведь убедила покаяться апостола!

Впрочем, случается, что неопытный, как правило молодой священник, действительно, «играет Христа», стремится показаться более духовным, чем есть на самом деле: говорит с придыханием, то и дело возводит глаза «горé», улыбается а'ля чудотворец. Чем ответственнее священник относится к своему призванию, чем внимательней епархиальный духовник, тем быстрее это проходит. Ну, если же батюшка все же не в меру заигрался, тогда возникает опасность впасть в прелесть или сойти с ума, что, в общем-то одно и тоже. Большинство извергнутых из сана священников именно играли Христа, тем же занимаются и руководители сект.

— Возвращаясь к вопросу о духовном значении русской литературы. Вы сами сказали, что Пушкин в какой-то момент не осознавал своего истинного призвания. Согласитесь, что российская словесность дает много примеров и весьма духовно соблазнительных произведений? Например, поздние сочинения Льва Толстого.

— Про Пушкина вернее было бы сказать, что он вел внутреннюю тяжелейшую духовную брань. И сила напряжения этой борьбы была не меньше, чем у иного монаха. Разница только в том, что монашеские искушения остаются неизвестными миру, а искушения поэта, художника как бы иллюстрируются автором. «Дар напрасный, дар случайный...» — мог ли Александр Сергеевич написать это после «Капитанской дочки», «Бориса Годунова», «Медного всадника»? Не думаю. Поэтому изучение творчества русских писателей наглядно показывает, как мечется, побеждает или гибнет человеческая душа в борьбе за Царство Небесное, как обогащает или как растлевает свой божественный дар.

На Льва Толстого же нужно смотреть не с высоты своей как бы праведности, не с брезгливостью кисейной барышни, а с пониманием, что на носителя великого Божьего дара ополчилось несметное вражеское воинство. Когда Лев Николаевич допустил в свое сердце мысль, что он не хуже самого Христа, и ему по силам создать свое учение, тогда явно угас и его писательский дар, особенно в его «вероучительных» произведениях, потому что нельзя талантливо хулить Бога: хула на Бога — это всегда бездарность. Но не нужно забывать то, что граф Толстой создал и «Войну и мир», величественный эпос русского народа, и множество других духовно мудрых произведений.

— Ваш поэтический язык, почти до неприличия простой, иногда с былинными интонациями, иногда с народным юмором и острым словцом, как кажется, выбивается из общего направления современной поэзии, занятой, напротив, эстетическими изысками? Может, подобная Вашей поэзия умерла уже где-то вместе с А.К. Толстым (мне кажется, он наиболее Вам стилистически близок)?

— Одно время и я как-то «побаловался» «эстетическими изысками», попробовал «поверить алгеброй гармонию». В общем-то в этом нет ничего сложного: нужно иметь только определенный уровень мастерства и любопытство патологоанатома, помните: «Я звуки умертвил. Музыку я разъял, как труп». Быстро от этого отказался, потому что показалось все это неинтересно, а может, Бог отвел. Есть канон в иконописи. В рамках этого канона создавались шедевры, имеющие не только богословскую, но и художественную ценность. Каноны не могут быть в тягость, как реке не в тягость берега. Также существуют каноны и в литературе. Эти каноны нам достались с пушкинских времен. И хранить их надо как зеницу ока. Вот смотрите: алмаз и графит, и тот и другой — модификации углерода. Алмаз — одно из самых твердых веществ, а графит — одно из самых мягких. Потому что у них разные кристаллические решетки. Так вот, пушкинские каноны, как кристаллические решетки, придают нашей русской литературе твердость и красоту алмаза. Поэтому так важна для нас преемственность, в рамках которой и рождается настоящая русская классическая литература.

Причем эта преемственность носит внутренний органический характер. Мы же не задумываемся, сколько желчи должна выработать печень или сколько волос выпадет в такой-то день. Поэт никогда не задумывается, каким размером, стилем он будет писать. Вы вот указали, что я преемник А. К. Толстого, а мне указывали и на Есенина, и на Рубцова. Я сам не причисляю себя к поклонникам, например, Некрасова, а вот мое стихотворение «Симеон Верхотурский» — «чистый» Некрасов. Я не поклонник Пастернака, но «Осленок» получился пастернаковским.

Русская поэзия стремится к точности подбора слов. Если слово точно выражает мысль, чувство автора, то не нужны уже никакие дополнительные метафоры и пояснения. Метафора русского стиха внутренняя, отсюда кажется, что стихи, ну, скажем, Твардовского, простоваты, лишены изысканности, глубины и вообще устарели: вон современные стихотворцы как далеко ушли, таких вавилонов понакрутят, что только держись! Читаешь, вроде бы интересно, необычно и как бы что-то есть, а прочитал, так сразу и забыл. Это стремление к поиску точных слов восходит к Священному Писанию. «В начале было Слово». Уверен, что модернисту непременно бы захотелось ввернуть какую-нибудь метафорку перед «Слово». А между тем, любая метафора принизила бы значение «Слова», потому что «Слово» уже включает в себя необъятное множество многоразличных метафор.

Как священник скажу: стремление к «литературным изыскам», эксперименты со Словом в духовном плане могут оказаться занятиями небезопасными. Многие поэты-модернисты, включая нынешних, старались ввести себя в состояние как бы транса: человек сосредотачивается так, что его сознание отключается и он начинает блуждать по закоулкам подсознания. Отсюда появляются некие мистические «озарения». Это методики и технологии колдунов и шаманов, но с творческим вдохновением они не имеет ничего общего. Есть энергия распада, есть энергия синтеза.

Поэт Николай Заболоцкий в молодости в духе тогдашней жажды литературных перемен написал модернистский цикл «Столбцы», весьма яркий и своеобразный. Но, пройдя весь ужас лагерей, он понял спасительность (именно так!) русских классических литературных норм. Русский перевод «Слова о полку Игореве», созданный им в классическом стиле в то злополучное время, — лучший художественный перевод этого произведения до сего дня. Работа над ним помогла ему выжить, сохраниться как личности. Классическая русская литература создается под действием благодатных энергий, поэтому целомудрие творческой личности не менее необходимо, чем монаху.

— Многие Ваши стихи посвящены тем или иным христианским святым. А зачем вообще нужно пересказывать жития в стихотворной форме?

— Дело в том, что стихотворная форма изложения апеллирует к чувствам, к душе более непосредственно, чем жизнеописания святых, которые были составлены в прежние времена для других, более чутких читателей. Это как в реанимации: если простое нажатие на грудную клетку не приводит к восстановлению сердечной деятельности, тогда грудную клетку вскрывают и производят прямой массаж сердца. Раньше человек имел более чуткое восприятие и развитое воображение. Поэтому скупые житийные тексты он воспринимал очень образно и сочувственно. Нынешний читатель ищет в текстах информацию, он не умеет быть сотворцом писателя, не включает воображение — сюжетная бесстрастная канва не трогает его душу и не вызывает ответных чувств. Поэтому так популярны нынче детективы: закрученные сюжеты, вызывающие любопытство и возбуждающие низменные страсти — здесь не надо ни воображать, ни сочувствовать.

— Есть и такое явление как «благочестивая» графомания...

— Для понимания природы подлинного творчество очень важно слово «воображение». Творческий человек — это человек с развитым воображением. Слово это имеет христианское происхождение. «Вообразить» означает ввести мысли, чувства во образ. А «образ» — это синоним «иконы». Итак, что же делает писатель? Он нашу жизнь, подчас сильно безобразную, возводит в образ, как бы возвращает ей, придает ей высший смысл. Он показывает скрытый в человеке Божий образ. Поэтому чтобы правильно воображать, нужно иметь понятие об Образе, нужно держаться всеми силами души за Образ, быть предельно сосредоточенным, чтобы не скатиться до фантазий. Поэтому поэт — это в своем роде аскет-подвижник.

Графоман не воображает, но придумывает, приукрашает, фантазирует, грезит, мечтает. Именно такая направленность литературы всячески поощрялась в советское время; все эти «полеты во сне и наяву» назывались «социалистическим реализмом». А сейчас этому имеются другие названия, но все они простираются в душевредную область. Этим репьем всю русскую культуру заглушили. При этом всячески опорочивались истинные классики литературы. И в результате мы имеем сейчас то, что имеем. Как сказал бы преподобный Амвросий Оптинский: «культурки не хватает». Бандитизм, коррупция, наркомания, дикие секты — все это плоды бескультурья. Вся сектантская литература — сплошная графомания. Не нужно быть богословом — достаточно иметь развитый литературный вкус, чтобы не прельститься. Таким образом, должный уровень преподавания литературы в школе — это уже профилактика сектантства, притом куда более действенная, чем даже лекции и разъяснения священников.

В духовной практике много уделяется внимания формирования правильного образа молитвы. Так вот образ молитвы формируется уже на уроках литературы простым учителем литературы, который любит русскую классику и никакой религиозной пропагандой не занимается.

Кроме того, графомания сопряжена и со многими другими грехами. Первый из них фарисейство. А ветхозаветный Израиль погубили, как известно, именно фарисеи. Один из мотивов богоубийства сформулировал Каиафа: «Давайте убьем одного, чтоб нам всем было хорошо», — принцип вполне графоманский. Вспомним «Моцарта и Сальери» Пушкина: «Я избран, чтоб его остановить — не то мы все погибли, мы все, жрецы, служители музыки». Поэт — это всегда личность, а графоман — это всегда коллектив, круговая порука, корпоративные интересы.

Пушкин акцентирует внимание еще на одном свойстве фарисейства-графомании — зависти. И в Евангелии сказано, что фарисеи предали Господа из зависти. Пушкинский Сальери — вообще это очень сложный образ. «Родился я с любовию к искусству...». То есть пушкинский Сальери — человек не бесталанный, творческий, и все-таки он подвергся разрушительному действию страсти. Это человек, который осознает, что он завистник. Он страдает от этого сознания, но ничего не может поделать с собою.

Как-то пришлось столкнуться с одним литературным замполитом. В 17 лет он добровольцем ушел на фронт. И вот такой человек, у которого хватало мужества подниматься в атаки и идти на пулеметы, за что он достоин всяческого уважения, не имел мужества справиться со страстью зависти! Вот насколько серьезна и тяжела борьба с самим собой.

Графоманов я, конечно, не люблю. Но, когда я стал священником, мое отношение к ним в корне изменилось. Я не воюю с ними, как раньше. Ведь я теперь в своем роде врач. А врач больных людей, если не может излечить, то и не презирает. Как священник я не могу себе позволить уничижать и без того уничиженный грехами Образ Божий.

— Может быть, священник должен писать только «духовные» стихи, а у Вас есть и просто лирика и замечательные детские стихи без очевидной христианской морали (мне почти до слез понравилось про семейство гадюк, а еще про поповну, которая учит Пушкина, а ей мешают мыши)?

— Что такое «духовные стихи»? Нынче принято почему-то духовными стихами считать те, где встречаются слова «Бог», «Богородица» и тому подобное. И с какой легкостью эти слова употребляют всуе!

Но высшее проявление «духовной» поэзии — это именно лирика. Потому что душа проявляется через лирику, и опять-таки именно лирикой формируется душа. Вот пример истиной духовной поэзии: «Колокольчики мои, цветики степные, что глядите на меня, темно-голубые?» (А. К. Толстой) «Елейные» знатоки духовности углядят в этих строчках язычество: «Ну, как же! Разве можно обращаться к каким-то там цветам! Мы обращаемся только к Богу». А разве «цветики степные» не являются в данном случае синонимами красоты, которая исходит от Бога?

Стихотворение про Гаденышка, которое Вы упомянули, крайне настораживает «православных ревнителей»: «Ах, ах, ах! Как это можно, чтоб православный автор, да еще священник, вывел в качестве героев мерзких гадин!». Хочется спросить: а почему дети, для которых, собственно и написано стихотворение, воспринимают историю о Гаденышке и его папе и маме не с настороженностью, а с радостью? Потому что у ребенка райское живое восприятие жизни: он любит всех, и он радуется за Гаденышка, что того тоже любят, и о нем тоже заботятся, что он тоже любит кушать ягодки. Будьте как дети: целомудренны и чисты, и тогда сумеете исполнить заповедь Господню о любви, даже к врагам и, в частности к гадам, и вам станет понятны детские симпатии к Гаденышку.

Моя Поповна, которая учит Пушкина, а ей мешают мыши — это образ с натуры, притом сильно приукрашенный, так сказать, «социалистический реализм» в своем роде. Правда жизни была суровей. Было время (я был диаконом), когда нам за неимением лучшего варианта приходилось спать втроем: я, жена и дочь-первоклассница, — на узенькой одноместной железной кровати с панцирной сеткой. Закрываться одеялом приходилось с головой, потому что стоило только лечь, как по одеялу тотчас начинали бегать крысы. Так что «елейные» графоманы — это не самое неприятное явление в моей жизни, бывало хуже...

— Читают ли Ваши прихожане стихи своего настоятеля?

— «Прихожане» — понятие довольно расплывчатое, даже в рамках одного нашего поселка. Народ нуждается в священниках. Поэтому пишу ли я стихи или нет — никого особенно не волнует: люди рады любому батюшке. На проповедях я своих стихов не читаю: всему свое место и время. У большинства имеются мои книги, но никто не ходит в церковь ради меня как поэта, — и это совершенно правильно. О тюремных прихожанах я уже говорил. Но в число моих прихожан я причисляю и тех, для которых что-то значат мои стихи в процессе воцерковления. Это люди творческие, культура — область их существования, которые ждут от Церкви понимания и поддержки, они тянутся ко мне как к собрату по духу.

— Как у Вас, окормляющего столько приходов и исправительных учреждений, хватает времени на поэзию?

— Вообще-то мне не до поэзии, это как Бог даст. Времени нет совершенно. Но читать классику, былины, историю, не говоря уже о Библии, — я заставляю себя ежедневно, как бы ни устал. Творчество — это напряжение всех сил. Но не всегда этих сил хватает. Когда-то я учился в Свято-Тихоновском институте. Осилил 2,5 года. Тогда у нас только что родилась младшая дочь; кроме своего прихода уже служил в двух колониях и в нескольких деревнях. Компьютера не было, об интернете не слыхивали, и учебников по богословию практически не было. Машины тогда у нас тоже не было. Добирались с матушкой до приходов на перекладных и на сессию — таким же образом. Но благодаря учебе в институте у меня вдруг написались житийные стихи. Попросил, чтоб их в качестве контрольных принимали. Сказали, что не положено. Пришлось институт оставить. Не разорваться же!

— Какое событие из Вашей священнической жизни в последнее время, кроме участия в конкурсе Патриаршей литературной премии, Вы хотели бы особо выделить?

— Прошел Великорецкий крестный ход (совершается ежегодно с 3 по 8 июня с почитаемой Великорецкой чудотворной иконой святителя Николая Чудотворца от города Вятки (Кирова) до села Великорецкого Кировской области — прим. ред.). Это событие величайшей важности для нашей Церкви, духовное значение которого мы даже не осознаем в полной мере. На моих глазах прошло духовное становление этого явления. Нынче молятся все. Мощь неимоверная. Со мной шла группа паломников из Луганска. Они на ход приезжают лет семь. В прошлом году по известным причинам их не было. Все осунувшиеся, заметно постаревшие, но твердо осознающие, почему они приехали на Вятку. Они ежедневно обходят свой населенный пункт крестным ходом — ни одного разрушения там нет, хотя близлежащие хутора разбиты. Это ли не чудо? Среди них была матушка Ольга — вдова священника Георгия, истекшего кровью 28 июля 2014 года. Следует так же заметить, что в 60-е годы, когда паломничество на Великую реку строжайше запрещалось властями, ежегодно из Киева приходила группа паломников. Они добирались из Киева пешком(!), шли по лесам ночами. Такой же решимости о Господе я бы пожелал читателям этого журнала.

Беседовал Максим Большаков




Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru