28.09.2018
Лингвистика и антропология святителя Феофана Затворника
Из доклада кандидата богословия Г. В. Дьяченко «Антропологический синтез святителя Феофана Затворника как методологическая основа коммуникативной лингвистики».
По материалам Феофановской конференции
Такие направления современной лингвистики, как дискурсология, коммуникативистика, лингвокультурология, психолингвистика, лингвопрагматика наработали определенный багаж изучения слова не как единицы некой объективной системы языка, а вплотную подошли к пониманию слова как живой и комплексной деятельности человеческой личности. Если, начиная с Платона, Аристотеля, стоиков и наследующих им классиков языкознания Ф. Де Соссюра, Л. С. Выготского и Н. Хомского, слово рассматривается как независимый знак, сам по себе нечто обозначающий и имеющий значение как собственное свое свойство, то коммуникативный поход выявил несамостоятельность слова, полную зависимость его значения от осуществляющего коммуникативную процедуру сознания человеческой личности.
Однако при этом признании в слове определяющей роли человека возникает необходимость прояснения антропологического фундамента коммуникативной лингвистики, так как очевидно, что основные ее положения и понятия являются следствиями из определенного представления о человеке. Адекватное представление о природе человеческого существа, его составе, силах и способностях, с одной стороны, действительно подтверждает и обеспечивает уже достигнутые положительные результаты лингвистической коммуникативной теории, а с другой — позволяет найти выход из внутренних для нее противоречий и открыть перспективы ее дальнейшей разработки.
Любопытно, но данный антропологический тренд современной лингвистики оказывается созвучен учению о человеке – прежде всего православного христианского богословия.
Во-первых, с детерминизмом античного понимания языка разошлись уже Великие Каппадокийцы — святители Василий Великий и Григорий Нисский, учившие о свободном примышлении человеком слов и действий, в борьбе с ересью Евномия, полагавшего, что имена вложены Богом в сами предметы, а человек не творец их, а пассивный восприемник.
Во-вторых, христианская антропология включает в себя подробное и исчерпывающее описание ума человека, его природы и различных состояний. Аскетическая традиция святых отцов-подвижников — таких, как преподобные Макарий Великий, Исаия Отшельник, Ефрем Сирин, авва Дорофей, Кассиан Римлянин, Максим Исповедник, Иоанн Лествичник, Иоанн Дамаскин, Симеон Новый Богослов, Григорий Синаит и многие другие — содержит богатейший опыт, подробную систематизацию и точное описание именно духовной составляющей природы человека. При этом полноценный синтез святоотеческой антропологии с учетом достижений в том числе современной науки, как это показано в диссертационном исследовании иеродиакона Петра (Алексенко) (1), принадлежит святителю Феофану Затворнику. Таким образом, антропологическая система Вышенского затворника в полноте содержит в себе то, что может лечь в основу современной человекоориентированной лингвистики.
Среди основных положений антропологической системы святителя Феофана для коммуникативной теории слова релевантны следующие.
Во-первых, детально и последовательно разработанный святителем трихотомический подход к описанию человека, в котором различаются: 1) высшая сторона души — дух (ум, разум), 2) посредствующее чувствующее естество души и 3) тело. Способностями и силами ума являются сознание, разумно-свободная самостоятельность, жизненность, совесть и духовные чувства. К способностям и силам посредствующего между умом и телом естества души со стороны, примыкающей к уму, принадлежат рассудок, чувства и воля, а со стороны, примыкающей к телу, — наблюдение, воображение и память; аффекты и низшие пожелания. Отправлений тела насчитывается главным образом пять, а именно: органы чувств, органы движения, органы слова, питания и половое отправление (2).
На основе данной номенклатуры природы человека святитель показывает «ход всякого нашего действия»: «<…> покажем ход всякого нашего действия и, следовательно, всей деятельности. Всякое действие свободное, зарождаясь в сознании и свободе, следовательно в духе, ниспадает в душу и силами ее — рассудком, волею и чувством — заготовляется к исполнению и потом исполняется силами тела в известном времени, месте и других внешних обстоятельствах. Внешнее дело большею частию проходит бесследно, когда оно не повторено, не замечено и не перенято другими. Когда же бывает это, то оно переходит в постоянное правило, нрав, обычай, словно закон» (3). Отсюда следует, что словесное действие зарождается в сознании и свободе, проходит рассудочно-чувственно-волевое формирование в душе и направляется к осуществлению посредством тела. Тем самым коммуникативное действие также трисоставно, как трисоставна сама природа человека: оно имеет умную (духовную) глубину, рассудочно-чувственно-волевое формирование и выделение значений в осознаваемой действительности и, наконец, телесное выражение посредством вербального ряда. И одна эта вербальная последовательность имен — всего лишь малая вершина умного айсберга коммуникации. При этом нельзя сказать, что, остановившись и на душевном — рассудочно-чувственно-практическом — уровне понимания разговора (например, прохожим), можно его понять. Без понимания умной его причины (кто говорит, кому, каковы отношения между ними и какова отражаемая ими ситуация действительности) разговор не может считаться понятым.
Во-вторых, в силу подчеркиваемой святителем свободной самостоятельности и разумности — человек есть самовластное начало и господин своих собственных действий, в том числе словесных. Следовательно, словесное действие исходит от самого человека и больше ниоткуда. Оно не существует само по себе. В онтологическом плане не может быть слова как какого-то предмета (языка как самостоятельной сущности), слово онтологически представляет собой только разумно-свободно-самостоятельную деятельность человека, принадлежит человеку. Следовательно, когда мы говорим «слово», то нужно непременно понимать, что его нет самого по себе, что со «словом» мы попадаем в сферу активности живой личности. И если нет свободной и самостоятельной деятельности конкретного человека — нет и слова. Термины слово и словесная деятельность тождественны.
В-третьих, святитель исчерпывающе показывает, как состояние высшей способности познания — духа, этой зрительной силы невидимых вещей, — определяет направление всей рассудочно-чувственно-практической деятельности человека. Если дух в силе, познает и состоит в общении с миром духовным, правит низшим естеством души и тела, чист от пороков и направлен на самоотверженное служение Богу и ближним, тогда находящиеся у него в подчинении силы души отражают и осмысляют действительность истинно и в соответствии с реальным положением вещей. Коль же скоро человек невнимателен к важнейшим истинам, не старается их разъяснить и узнать и предан порочным страстям, то он совсем не имеет разумного ведения, хотя и мнится иметь его. Иными словами, дух у него порабощен низшим естеством души и тела, которое тогда управляется не самоотвержением, в каковом сама природа духа, а самолюбием.
Из главенствующего в человеке самолюбия происходит повреждение уже всех сил его души. Прежде всего, у такового «духовный мир и его вещи как облаком и туманом сокрыты; им мало он верит или не думает об них; знание рассудочное обращено у него только к видимому, действительному, осязаемому; сокровенное в вещах не видится; причины познаются только ближайшие, наличные; намерения Промысла ускользают из внимания. <…> Потому все знание его поверхностно: в составе неполно, в общем же духе растленно, извращено каким-нибудь неправым настроением умственным» (4). Чувства эгоистические у него преобладают над чувствами добрыми, которые к тому же отягощены различными пристрастиями и страстями, ни минуты не проходит у него без самодовольства или, напротив, досады на себя. Деятельные же силы стремления и пожелания искажаются жаждой возвышения, то есть гордостью, корыстолюбием, или любостяжанием, и жаждой всевозможных наслаждений и удовольствий. Эти три худые наклонности воли — славолюбие, сребролюбие и сластолюбие — суть ближайшие порождения самолюбия. Из них происходит уже все остальное нравственное зло. Но и среди их порождений есть тоже начальнейшие, как бы необходимые и всегдашние спутники этих трех. «Так, сластолюбие является преимущественно в двух страстях, чревоугодии и блуде, и сопутствуется расслаблением и леностию; с сребролюбием всегда в связи печаль и зависть, с гордостию — гнев и тщеславие» (5). Таким образом, самолюбие в качестве коренного расположения души человека заставляет его действовать по своему качеству и на всем отпечатлевает свой дух, по нему человек направляет все встречающееся и все предпринимаемое.
Когда же сокрушительным действием покаяния сокрушается самость и человек, отвергшись себя и всего тварного, сердцем прилепляется к Богу и решается стоять в добродетели до положения живота, тогда по принятии благодати Божией в таинстве Крещения ему возвращается прежде всего ясность и здравость ума в понимании вещей невидимых, которые теперь он созерцает ясно, живо, опытно, несомненно, истинно и полно. Теперь разум обретает силу руководить и восполнять недостаточность рассудка: к знанию фактического строя вещей у человека добавляется созерцание их непреходящего значения. В самом же рассудке «благодать, пришедши, не приносит с собою много сведений, но научает человека вниманию и как бы обязывает к точному рассмотрению вещей; она не истолковывает ему законов мышления, но вливает любовь к истине, которая не позволяет уклоняться от путей правых и слишком полагаться на отвлеченности, следовательно, поставляет его на истинную средину и утверждает в ней, чего он сам собою сделать никак не может» (6). Человек преисполняется жаждой истины; от уз эгоизма высвобождаются в нем добрые и симпатические чувства, восстанавливается вкус к духовному, нравственному и святому. Расположениями его воли становятся любовь к Богу и ближним, бесстрастие, когда вещи считаются как бы чуждыми, сторонними, не занимающими души и не привязывающими к себе. Вместо гордости у самоотверженного смирение, соединенное с чувством своей бедности и слабости. Вместо корыстности у него бескорыстие и нестяжательность. Вместо похотей и утех — воздержание. Ему свойственны непрерывная бдительность и трезвение в добре, чтобы не пропустить по невниманию чего недоброго. Направление деятельности самоотверженного человека — дела богоугодные.
Таким образом, слова и поступки человека проявляют само духовно-нравственное устроение его души. Содержательный аспект познания бытия может быть структурирован человеком по-разному в зависимости от добродетельного или страстного устроения его познавательных, чувствующих и желательных способностей. Магистральными искажающими образ сущего направлениями нечистого ума являются страсти гордыни, тщеславия, уныния, печали, гнева, сребролюбия, блуда и чревоугодия. Напротив, чистый ум «разделяет» на значения сущее в соответствии с добродетельными направлениями любви, смирения, трезвения, сокрушения, кротости, нестяжания, целомудрия и воздержания. Слово «имеет нелингвистические перспективы философского, богословского, психологического осмысления, оставаясь при этом главной необходимой причиной вербального — лингвистического — материала» (7), то есть главным материальным свидетелем для нас о нематериальном. Эти «нелингвистические перспективы» состоят в том, что слово представляет собой явление вовне либо чистого ума, или добродетелей, либо лукавого ума, или страстей. Именно эти духовные характеристики представляют собой преимущественные дискурсивные параметры коммуникативного действия.
Известно, что на сегодняшний день в отделе общей психолингвистики ИЯз РАН создана рабочая группа по разработке коммуникативной модели вербального процесса (8). Есть все основания полагать, что антропологический синтез святителя поможет углубить и скорректировать разрабатываемую ею лингвокоммуникативную модель.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Петр (Алексенко), иеродиак. Интерпретация свт. Феофаном Затворником антропологии св. апостола Павла. Дис… канд. богословия. М., 2016. 216 с.
2. Феофан Затворник, свт. Начертание христианского нравоучения. М.: Правило веры, 2010. С. 253-440.
3. Феофан Затворник, свт. Путь ко спасению. Краткий очерк аскетики. Начертание христианского нравоучения. М.: Правило веры, 2008. С. 396.
4. Феофан Затворник, свт. Начертание христианского нравоучения… С. 334.
5. Там же. С. 386-387.
6. Там же. С. 325.
7. Вдовиченко А. В. Грекоязычные библейские тексты в предметной и дискурсивной моделях описания. Дис. … докт. филол. н. по спец-тям 10.02.19 — Теория языка и 10.02.14 — Классическая филология. М.: Ин-т языкознания РАН, 2013. С. 487.
8. Грант РНФ № 17-18-01642 «Разработка коммуникативной модели вербального процесса в условиях кризиса языковой модели», Институт языкознания РАН. Научный руководитель: д. филол. н., ведущий научный сотрудник сектора теоретического языкознания ИЯз РАН, профессор ПСТГУ А. В. Вдовиченко.
Журнал «Православное книжное обозрение», август 2018 года
