09.03.2016

Человек и Церковь. Как писатель стал священником

Он окончил Литературный институт, был известным писателем, лауреатом литературных премий, охотником, рыболовом. И вдруг стал священником в Вологодской области, в местах глухих и отдаленных. Даже помидоры там не вырастают. А вот роскошная виноградная гроздь выросла – книга рассказов протоиерея Ярослава Шипова. В издательстве «Никея» вышла первая книга этого известного автора – «Весенний сон».

– Как вы пришли к вере? – спрашиваю отца Ярослава.

– Этот вопрос часто задают людям, воцерковившимся в зрелом возрасте. И подробного, внешнего ответа на него не найти. Пути Господни действительно неисповедимы. Душа по природе христианка, она просит своего – и в какой-то момент обретает. Бог протягивает руку всем, это великий дар. И как только человек на мгновение отказывается от гордости, самости, тщеславия, он приходит к вере. Я сейчас вижу много людей, которые душой тянутся к Богу, а гордость, тщеславие – мешают. Мешают крещению, причащению.

– То, что вы стали священником, было неожиданно для вас?

– Рукоположение было неожиданным. Я помогал восстанавливать огромный Преображенский собор в селе Верхний Спас Вологодской области.

– Тот, который жители «уродовали с полстолетия, но так и не одолели»?

– Да. Писатель – человек свободный. Я ездил туда на охоту, купил там дом. Как-то вернулся, а мой духовник спросил: «Ты что ж так долго не причащался?» Полтора месяца меня не было. Я ответил: «А там храма нет». И он мне сказал, чтобы я или перебирался охотиться в другое место, или восстанавливал храм.

Тогда я узнал одно из древних правил: если человек пропускал без уважительной причины три воскресных службы, он лишался церковного общения. Это меня впечатлило. С тех пор я уже по три воскресных дня старался не пропускать.

– Как все четко!

– Местные власти решили восстановить храм к 600-летию села. Люди они невоцерковленные, даже некрещеные. Я им объяснил: восстановить можно, только если будет служба, молитва. Иначе это все обречено на неудачу. И они обратились ко мне с просьбой оформить приход. В конце 80-х годов это было непросто.

Стал я собирать документы, ездить к уполномоченному по делам религий, писать бумаги, переписывать. Это не великие дела, но муторные. И еще пришлось с председателями колхоза и местного совета поехать в Вологду на переговоры с архиепископом.

Владыка нам объяснял, что у него нет средств на восстановление храма. Председатель колхоза отвечал: «Сами восстановим!» Владыка: «У меня нет кадров». Председатель: «А у нас есть – вот!»

– И показал на вас?

– Да. Я им говорю: «Вы бы меня сначала спросили». И владыка тоже растерялся: мы с ним не были знакомы. Так в тот раз и разъехались.

Под новый год ко мне в Москву приходит телеграмма, владыка просит приехать. Был съезд Союза писателей. Я в нем принимал участие, за кого-то голосовал.

30 декабря 1990 года приехал в Вологду, пришел к владыке. Посидели, попили чайку. Он 1912-го года рождения, рассказывал мне про свое детство, юность, про то, как он в учительницу влюбился. Интересные, конечно, истории.

– Они описаны в рассказе «Ужин у архиерея»?

– Верно. Я опять на вокзал. Билетов нет. Недоумение полное: ну вот, приехал на полтора часа поговорить. Зачем? А ему просто хотелось познакомиться со мной.

Прошло две недели. Я отправился на охоту – между Саратовом и Волгоградом. Компания хорошая. В степях охотились. А домой в Москву еще одна телеграмма приходит: владыка меня ждет в Череповце.

– Любопытно как!

– Приехал к нему. И он меня совершенно неожиданно рукополагает в диакона. Говорит: «С завтрашнего дня служите здесь». А я заведовал редакцией прозы в российском издательстве «Современник», у меня в подчинении было 20 редакторов. Да еще в Саратове свое охотничье снаряжение оставил. Думал, съезжу – и вернусь.

Говорю: «Владыка, мне надо с этим разобраться». Он отвечает: «Ну да. Не завтра, а послезавтра будете служить».

– Вы внутренне не возражали против рукоположения?

– Нет. У меня, вероятно, к тому времени сформировалась готовность к послушанию. Отказ от своеволия, я уже знал, приводит к положительным результатам. Возможно, своеволие опять когда-то вылезет, не хватит послушания…

Кстати, в строку: мужчины труднее приходят в Церковь – из-за самости, но они там скорей становятся послушными. У них больше готовности к этому, кротости, смирения. А женщины легче входят в Церковь, но очень часто остаются упрямыми, своевольными, непослушными. Не знаю, может, это касается только советских женщин.

– «Не выдерживают приближения к небесам», как говорил ваш владыка? Судя по книге, жизнь священника в деревне была тяжелой и голодной.

– Очень голодной. В 1992 году, когда произошла реформа, в нашем районе просто не было денег в наличии. Не платили ни зарплату, ни пенсию. Люди стеснялись приходить в храм: не за что свечку купить. Я им говорил: «Вы приходите! Сколько будет свечек, столько раздадим, а дальше без них служить будем».

– А как восприняли там ваше появление в качестве священника?

– Встретили меня хорошо. Интересно Бог устраивает! Оказывается, до революции была традиция, когда православный мир просил себе кого-то в священники. В плане воцерковления ни одного грамотного человека в селе не было, но они написали владыке прошение, чтобы меня им назначили.

Начал я служить. Дали мне комнату под временный храм – в комбинате бытового обслуживания.

– Знаменательно!

– И вдруг бухгалтерия колхоза потребовала: «Платите нам за аренду этой комнаты!» Но денег-то нет никаких! Я им говорю: «Давайте заключать два договора. Я вам плачу за аренду этой комнаты, а вы мне как правопреемнику священника, которого расстреляли в 36-м году, платите за аренду Преображенского собора за 60 лет». А там колхозный гараж был. У них что-то внутри дрогнуло – и на ближайшем правлении колхоза они приняли решение о том, чтобы не только не брать аренду, но и построить небольшой деревянный храм. Стали выбирать, какой. Председателю очень понравилась картина Левитана «Над вечным покоем».

– И этот «проект» утвердили?

– Но только не с такой высокой кровлей, а пониже, попроще. Оформили это как строительство двухквартирного дома, включили в план. А тут произошла реформа. Строители ушли. Дальше я уже просто не могу восстановить в памяти, с каким трудом давался каждый венец. Денег нет. Рабочие брали плату только водкой. Водки тоже нет – после горбачевской реформы. Но как-то по молитве все совершилось. Храм вырос. Владыка благословил меня освятить его иерейским чином – и я освятил.

– А потом у вас появилось еще три прихода?

– Да. Главной проблемой (если не брать проблемы духовные и восстановления храмов) было передвижение. Транспорта своего у меня не имелось. Через район проходила одна асфальтированная дорога. Приходы один от другого – на расстоянии 80 километров. За мной присылали газики, грузовики. Зимой приходилось ездить в тракторных тележках – иначе не добраться. И на дрезине катался. Когда реки разливались, то на одном берегу стоял гроб, а я – на другом.

– Так и отпевали?

– Так. Похоронные дела я даже не могу описывать. Смертность от начала перестройки – очень сильная, похороны непрерывные. Телефонов в деревне нет. Я с утра ждал, не приедут ли за мной. В любой мороз приходилось отпевать покойников на кладбищах – ведь ко мне в храм за 80 верст их не повезут.

– Наверное, здоровье вы потеряли?

– Ну, может, я бы его и тут потерял… Но в Вологодской области специфический климат, со всех сторон болота. Из 45 жителей одной деревни – и старых, и малых – 19 человек страдали расстройствами опорно-двигательной системы. И у меня с ногами стало плохо, я ходить уже не мог. Только поэтому вернулся в Москву. Три года маялся здесь, старался выправить ноги. А потом на две недели съездил в Крым, в теплой воде поплавал – и все у меня начало проходить.

– Да еще к святителю Луке Крымскому, видимо, заехали?

– Конечно. И с тех пор я, если есть возможность, стараюсь побывать там. А так бы мне, конечно, в Вологодской епархии жить и жить. Помню, приеду в Вологду на собрание, мне говорят: «О, викарный приехал!» Шутили, викарным архиереем называли – у меня же четыре прихода. Собирались пятый открывать. Финансовые трудности меня не смущали. Мне много не надо. Отпою кого-нибудь – дадут 3 рубля. Куплю хлеба, банку маринованных огурцов, приеду домой и съем. Рыбу ловил.

– А картошку приносили местные жители?

– Сам выращивал. Грибы собирал, клюкву…

– Книгу «Долгота дней» вы начали писать еще там?

– Нет, я десять лет о писательстве не вспоминал. Только в местной газете статьи печатал. Надо было людям буквально доказывать, что святые – не сказочные персонажи, а Николай Чудотворец – иерарх Церкви. Этого никак не могли понять. А книгу стал писать в Москве в 2000-м году. И довольно быстро написал. Я к этому отношусь, как к священническому служению. Бог – Творец. И нам Он дал дар творчества – каждому в своей области: и домашней хозяйке, и шахтеру, и столяру. Пушкин хорошо это понимал. Он дурака валял, потом ему сверху: «Пиши!» – и водит ручкой. Писатель – орудие, а не исполнитель. Жизнь мне дал Господь. Все, что я хорошего накопил, тоже от Него, по Его воле (против Его воли – только плохое). Так что моя задача была по возможности достойно использовать дары Божии. Наша функция тут – минимальная. Не захочет Он – и ничего мы не создадим. Сколько написано литературоведческих фолиантов о том, почему какой-то писатель в каком-то возрасте перестал писать! Ну, не дано было больше – и все.

– Напомним тут читателям слова из Евангелия от Иоанна: «Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне» (15, 4).

Интервью (2003 год) публикуется по книге «Весенний сон»

«Весенний сон» – новый сборник рассказов любимого православными читателями автора, протоиерея Ярослава Шипова. В книгу вошли как старые рассказы, так и более дюжины новых – написанных совсем недавно или, наоборот, очень давно и ни разу не издававшихся.

Книга дополнена несколькими интервью священника, которые в разные годы опубликованы в «Семейной православной газете». В них отец Ярослав отвечает на вопросы о вере, своей жизни, интересных встречах и открытиях.